«Орел» в походе и в бою. Воспоминания и донесения участников Русско-японской войны на море в 1904–1905 годах - Коллектив авторов

возмутительных делах, о их войне 1896 года и организации нами флота для Японии(?)[236]. Рассказ был прерван тревогой минной атаки, которую ежедневно бьют на ночь. О нашем движении Гирш откровенно сказал, что ничего не знает, так как адмирал очень скрытен.

Жаль, что мы не на якоре, а то бы сплетница «Камчатка» сообщила бы нам что-нибудь. Это адмирал так назвал «Камчатку», потому что на ней встречаются, для починок повреждений, люди со всех судов и в том числе с «Суворова», от которых можно узнать что-нибудь.

Индейский океан. 22 марта

Шли тем же ходом. В 3 часа дня построились в боевую колонну. На вспомогательном крейсере «Терек» ночью был бунт команды, что сообщалось адмиралу; причины неизвестны; ответа на телеграмму от адмирала не последовало. <…>

Малаккский пролив. 23 марта

<… > В 6 часов утра влево, почти по носу открылись Никобарские острова. Легли на Ost. Полуденная обсервация: φ – 6° 37 N, λ – 95°8′ Ost.

В 4 часа дня убавили ход; миноносцы отдали буксиры, и мы начали входить в Малаккский пролив. Полагали встретиться с неприятелем.

Малаккский пролив. 24 марта

Полуденная обсервация: φ – 5° 17 N, λ – 98°00′ Ost. Ночью и днем встречали множество коммерческих пароходов. Транспорты по-прежнему отставали, адмирал выражал неудовольствие то одному, то другому, а транспорту «Князь Горчаков», за отставание и несохранение своего места, поднял сигнал: «Горчаков лишается 6-ой части морского довольствия».

В 8 часов вечера у нас лопнула главная труба от котлов, в кочегарном отделении; пар «сошел», при этом издавал сильный оглушительный рев на большое расстояние. Но вскоре развели пары в других котлах, – всех у нас 20, и в 10 часов вечера дали ход и пошли догонять своих. При подходе к своему месту, от большой инерции судна, чуть было не ударили тараном «Бородино».

Днем адмирал сигналом спросил командиров: «Не применяли ли способ огнетушения, изобретения Новосильского». Ответа не последовало, следовательно, командиры и старшие офицеры о подобных вещах мало думали. У нас, при этом, забегали, засуетились, и по второму сигналу сейчас же смазали сей жидкостью все деревянные части, палубу, шлюпки, предварительно очистив их от грязи.

Малаккский пролив. 26 марта. Суббота

В 2 часа дня прошли траверз Сингапура. К адмиралу Рождественскому[237] выехал на паровом катере русский консул[238] и на ходу передал пакет адмиралу; кроме того, сказал еще что-то и отошел. Через четверть часа «Суворов» прошел близко от нас и командир прокричал нам следующее: «Японский флот стоит в северной части Формозы». То же прокричал и другим судам. В 9 часов вечера прошел с «Суворова» на «Ослябя» семафор следующего содержания: «Лично для адмирала. Японская эскадра – у островов Борнео и Лабуан; у ближайших – миноносцы. Крейсера – у острова Натуна, – могли узнать вчерась о нашем движении».

Южно-Китайское море. 27 марта

Полуденная обсервация: φ – 2°48′ N, λ – 105°15′ Ost. В 2 часа остановили ход всей эскадры; миноносцы грузились углем. «Горчакову», в наказание за отставание, не позволили остановиться и послали вперед. Жутковато было ему идти одному, ведь впереди неприятель; а мы, шутя, называли его разведочным крейсером с шестиузловым ходом. Из Малаккского пролива мы теперь уже вышли, обогнув мыс Буру. В 9 часов вечера с «Олега», идущего сзади всех, передали по семафору: «Весь Японский флот у северных берегов Борнео. Пять подводных лодок ждали нас у маяка Малакка. [Н.И.] Небогатов 22 марта по старому стилю прошел Джибутти <Так!>. Армия отступила на Телин. Главнокомандующий – Линевич; Куропаткин – первым отрядом[239]».

Откуда «Олег» взял эти сведения? Говорят, что от какого-то транспорта; другие – от катера консула, которого адмирал Рождественский не хотел принять. В общем, – не разбери-бери <Так!>. Уголь у нас тает, и теперь ют и батарейная палуба очищена от него, а вместе с тем орудия стали свободны и приводились в порядок.

Южно-Китайское море. 28 марта

<…> Около 8 часов вечера, в продолжение получаса, получались непонятные фразы на всех судах.

<…> В продолжение всего пути от Мадагаскара производились занятия наводкой орудий, определение расстояний, пожарные и водяные тревоги. В первых двух принимали участие лишь специалисты комендоры, а прислуга орудий, из строевых, занималась угольком. Сжигаемый уголь из ближайших угольных ям, днем и ночью пополнялся руками одних строевых, из батарейной палубы, юта и других запасных мест. Эти же строевые стояли вахту с кочегарами, по причине того, что последние не могли управляться вследствие жары. При таковых обстоятельствах строевым приходилось отдыху иногда около четырех часов в сутки, а иногда и совсем ничего, получая при этом прискорбную пишу. Почему водяные тревоги, требующие участия всех, считались уже отдыхами; но ведь это дело получасовое.

Платье на них было всегда рваное, угляное[240]; вот где, я думаю, человек вполне искупил свои грехи. Несмотря на тяжелую лямку строевого, за малейшую его вину он шел под арест, а подчас и в тюрьму, которую заменял при нашей эскадре специальный транспорт «Ярославль», и как говорят, грозные каморки его были давно переполнены. Их можно вполне назвать грозными: при малейшем всеобщем аврале, т. е. бунте, сидящие рискуют быть ошпаренными из торчащих в стенах труб, вместо всякого наказания.

Южно-Китайское море. 29 марта.

В 6 часов утра, по правую сторону от нас, в расстоянии около 11/2 миль, прошел четырехтрубный английский крейсер и сделал пушечный салют адмиралу. «Олег» приблизился к нему, после чего «Суворов» ответил тем же салютом. В 8 часов утра, по левую сторону, в таком же расстоянии, прошел другой двухтрубный крейсер и поднял сигнал: «Не делаю салюта, ибо не вижу адмиральского флага». К нему подошел «Изумруд»; с целью узнать название, но опоздал и прошел далеко под кормой, а в ответ на его сигнал, по ошибке, поднял: «Ножи, вилки»; это было комично, а адмирал выразил по этому поводу «Изумруду» неудовольствие. Можно полагать, что английский крейсер ответ «Изумруда» принял за чистую монету и понял как мифический ответ, так как сам, видимо, сделал сигнал с политикой выведать местонахождение Рожественского, ибо у нас три адмирала, а издали отличить вице-адмиральский флаг от контр-адмиральского трудно.

В 10 часов утра остановили ход; белый «Орел» принял через шлюпки больных с броненосца «Александр»[241] и офицера с «Суворова», а в 11 часов белый «Орел» отошел от нас в порт Сайгон, для сдачи больных на берег и отправления в Россию. <…>

Южно-Китайское море. 30 марта

<…> В 41/2 часов вечера